Как «воинствующий безбожник» стал богословом иконы. Успенский леонид александрович
3 главных мифа о Церкви в годы войны
Вот уже много лет вокруг действий Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны ведутся споры. Построено немало мифов — отчасти злонамеренно, отчасти же неосознанно, по невежеству. Накануне 70-летия Победы мы попробовали критически разобраться с главными из них.
МИФ 1: ВКЛАД ЦЕРКВИ В ПОБЕДУ БЫЛ НИЧТОЖНО МАЛ
В первый день войны Предстоятель Церкви митрополит Сергий (Страгородский) обратился к народу с воззванием: «Не первый раз русскому народу приходится выдерживать такие испытания. С Божией помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую вражескую силу… Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов… Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг».
На протяжении всех военных лет наша Церковь непрестанно молилась о даровании победы в борьбе с гитлеровцами. Более того, она всем, чем только можно, помогала фронту.
30 декабря 1942 года тот же митрополит Сергий обратился к верующим с призывом собрать деньги на создание особой танковой колонны памяти Димитрия Донского. В ответ одна только Москва собрала два миллиона рублей, а вся страна — 8 миллионов. Пожертвования пришли даже из блокадного Ленинграда.
Но работа Церкви в этом направлении отнюдь не ограничилась разовым сбором, она шла на протяжении всех военных лет. Малыми ручейками и широким реками шли в одну большую церковную кружку средства на танки, на эскадрильи боевых самолетов. Порой священники отдавали серебряные ризы с икон, драгоценные наперсные кресты.
А всего за войну на нужды фронта Церковь собрала 200 миллионов рублей. Сумма по тем временам — колоссальная.
Итак, духовная поддержка, оказанная Церковью борющейся с фашистами армии, материальная помощь государству, как организатору этой борьбы, очень велики. Церковь твердо выбрала сторону в этом великом противостоянии и твердо придерживалась своего выбора вплоть до финальных залпов Великой Отечественной.
В массовом историческом сознании ходят два больших мифа, напрямую связанных с ответом на этот вопрос. В этой статье оба поданы в концентрированном виде. Они имеют и более мягкие, «переходные» формы. Однако смысловое ядро этих мифов, думается, следует передать безо всяких «подрумяниваний», как оно есть.
МИФ 2: СТАЛИН ТАЙНО ПОДДЕРЖИВАЛ ЦЕРКОВЬ И НЕ ДАЛ ЕЙ ПОГИБНУТЬ
Первое из упомянутых двух больших заблуждений формулируется примерно так: «Мудрый стратег тов. Сталин, бывший семинарист, тайно поддерживал Церковь, любил ее, верил в Бога, но не всегда мог пойти против велений времени, против своих товарищей по партии. Но он оказывал Церкви помощь, не давая ее вконец погубить, притом Церковь это понимала и повела себя в грозный час военных испытаний как верный союзник тов. Сталина и Советского государства».
Относительно этого мифа можно уверенно сказать: разделять его могут лишь весьма наивные люди. Тов. Сталин никогда Церковь не любил — ни явно, ни тайно. Его бы воля, так от Русской Церкви ничего бы не осталось.
Ни для кого не секрет, что с середины 1930-х Сталин — самодержавный властелин СССР. Взглянем правде в лицо: лучше ли стало жить Церкви с приходом режима неограниченной власти Сталина? Факты говорят: нет, напротив, гораздо хуже. Церковь едва пережила вторую половину 1930-х. Львиная доля массовых репрессий досталась нашему духовенству.
В 1939 году на всей необъятной территории РСФСР оставалось лишь около ста действующих приходов! Ради четкого понимания: еще в начале 1930-х на той же территории находилось в сто раз больше приходов. Все монастыри были закрыты, здания реквизированы, либо разрушены. К тому же году по всему Советскому Союзу остались всего лишь четыре действующих архиерея.
А по данным за 1941 год церковнослужителей по всему СССР осталось всего 5700 человек. Накануне революции их было в 20 раз больше…
Послушаем другую сторону.
В январе 1941 года вышла статья самого известно гонителя Церкви, буйного атеиста Емельяна Ярославского «Не успокаиваться на достигнутом». Воинствующий безбожник с удовлетворением замечает: «Впервые в истории человечества мир является свидетелем… такого массового разрыва народа с церковью, религией… Исчезла социальная почва, питавшая религию, подрезаны были социальные корни религии». Но тут же мобилизует товарищей по ненависти к Церкви на новые «подвиги»: «Неправильно было бы нам успокаиваться на достигнутых результатах… Нельзя давать врагу укреплять свои позиции, строить свое государство в государстве».
Тов. Сталин терзал Церковь, как мог. Ему и в голову не приходило отозвать своих псов от измученного, обескровленного духовенства.
Так было до войны.
И вот он жалует Церкви разом очень многое: позволяет избрать патриарха (власти СССР долго препятствовали этому), возобновить работу части приходов, духовных семинарий и академий, приказывает освободить многих священников и архиереев, томившихся по тюрьмам и лагерям. Конечно, это был «царский» дар лишь по сравнению с тем жутким состоянием, в котором оказалась Церковь в результате недавнего разгрома. Но положение духовенства все же разом облегчилось.
Только вот изменения эти начались в последние месяцы 1943 года. Половина войны уже была за кормой, и Церковь провела ее безо всяких «льгот» со стороны власти.
Да и в 1943 году тов. Сталин решился кое-что дать Церкви не из тайного пристрастия к ней и не из ностальгических воспоминаний о временах семинарского учения, а по причинам чисто политического свойства. На носу было освобождение Украины и Белоруссии. А там власти Третьего рейха проводили целенаправленный курс на открытие приходов, закрытых в советское время, на сотрудничество с духовенством. И теперь, когда предстояло отвоевать громадное пространство, находящееся под оккупацией с 1941 года, советское правительство совсем не хотело получить массовое народное сопротивление, когда армия освободителей начнет опять разорять храмы, истреблять иереев и закрывать приходы, еще недавно воссозданные немцами… Требовалось иное: отказаться от антихристианского террора, мирно включить ожившую церковную жизнь в жизнь советского государства, показать хоть какую-то мягкость к верующим, дабы не сделать их врагами.
Война сдвинула правящий круг большевиков во главе с их вождем с позиции непримиримого догматизма в сторону прагматического отношения к управлению государством. Мало оказалось коммунистической идеологии, чтобы удержать фронты и армии в состоянии чудовищного напряжения. Слова «родная земля» надежнее, видимо, вселяли стойкость в окопников на передовой, нежели слова «Карл Маркс». Партийная верхушка начала делать уступки русскому патриотическому чувству: вернули ранее столь ненавистное слово «офицер», вернули погоны, принялись славословить русский народ как непревзойденного труженика и воина. А потом, в русле этого консервативного поворота, расщедрились и на кое-какие уступки Церкви.
Советская власть била-била Церковь, а потом Господь Бог сделал из идейных атеистов, руководящих партией и правительством, кривое, безобразное, но все-таки орудие Своей воли. Орудие, коим Церковь восстанавливалась.
А орудие-то думало, что ведет большую политическую игру…
МИФ 3: ЦЕРКОВЬ ПОДДЕРЖАЛА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ ИЗ СТРАХА
Это заблуждение имеет прямо противоположную суть: «Остатки Церкви, полураздавленной советской властью, почти убитой злым гением Сталина, утратили всякую волю к сопротивлению. Пришло время сбросить иго безбожных большевиков, появился шанс на освобождение России от тирании, от атеистического мракобесия, а русское духовенство робко спряталось от борьбы, предпочитая сохранить жалкое существование Церкви и собственные жалкие жизни».
Со этим мифом сложнее: и правда ведь, чудовищная свирепость, проявленная руководством СССР к Церкви в 1930-е годы, многих напугала, а кого-то навсегда отвела и от Церкви, и от веры.
Но можно ли твердую позицию Церкви в военные годы объяснить одним лишь страхом? Вот уж вряд ли! Этому мешают два соображения.
Во-первых, гитлеризм ничего доброго христианству не нес. Бонзы Третьего рейха были готовы использовать православное духовенство как живой инструмент исполнения своих планов, но впоследствии его ожидало самое скверное отношение. Язычество и магизм — вот истинная религия немецкого правящего круга, и с Христовой верой они никак не сочетаются. Известный современный историк Церкви протоирей Владислав (Цыпин) очень точно высказался на сей счет: «Вожди нацистской партии открыто отвергали христианские нравственные ценности и предпринимали мракобесные опыты по возрождению древнегерманского языческого культа».
Так зачем, с какой целью Православной Церкви их поддерживать? Вот уж было бы нелепо!
И, во-вторых, какой страх перед советской властью, и уж тем более какая надежда на милости, исходящие от нее, могли повлиять на поведение священников, оказавшихся на оккупированной территории? А ведь многие из них активно помогали партизанам, рисковали жизнью, гибли. Некоторых впоследствии наградили орденами и медалями. Но большее количество удостоилось одной лишь немецкой пули в качестве воздаяния за заслуги. Что их вело? Да ничего тут не придумаешь, кроме самого простого объяснения: этими людьми руководили совесть, вера и духовный долг. Они действительно оставались со своим народом в глубочайшей бездне бедствий, не глядя на то, какая нынче власть на дворе…
Так, например, священник Федор Пузанов, настоятель храма в селе Хохловы Горки Псковской области был у 5-й партизанской бригады связным, а порой даже выполнял роль разведчика. Но этим роль отца Федора не ограничилась. Вот несколько строк из его собственных воспоминаний: «Я помогал партизанам хлебом, бельём, первый отдал свою корову. В чем только нуждались наши партизаны, обращались ко мне… Во время немецкой оккупации здесь были советские дети в приюте, я всегда их навещал и поддерживал хлебом, продуктами и старался по приходу призывать на поддержку безродных детей».
Настоятель Покровского храма в селе Хоростово Пинской области священник Иоанн Лойко принародно благословил сыновей идти в партизаны. Когда немецкие каратели окружили Хоростово, партизанский отряд ушел оттуда вместе со всем мирным населением. Но старики и больные не могли идти, их пришлось покинуть на милость оккупантов. Отец Иоанн остался с ними, утешал их, как мог. Отслужил литургию под звуки автоматных очередей на улице, исповедал собравшихся и уже приступал к причащению, когда в церковь ворвались фашисты. Один из карателей отшвырнул священника, сбив его с ног. Вскоре входную дверь храма заколотили гвоздями, здание обложили соломой, полыхнуло пламя. Отец Иоанн поднялся и начал причащать своих прихожан. Все они сгорели заживо в церкви, превращенной немцами в громадный костер.
Примеров подвижничества священников, оставшихся за линией фронта, «под немцами», — великое множество. Притом подвижничество духовное сочеталось с гражданским мужеством. Паства нуждалась в них, и они оставались с нею, делая всё, чего требовало пастырское служение.
Так ведь и вся иерархия нашей Церкви была сделана из того же теста. Из одной среды выходили священники и архиереи, одному учились, одно чтили. Отчего же следует отказывать русским архиереям 1940-х в искренности? В ясном и правильном желании разделить судьбу своего народа? Уместнее верить в духовную силу тех, кто прошел истинный ад на земле, но от Церкви своей, от веры своей не отщепился.
Что такое Церковь по внутреннему, намертво впаянному в самую душу ее самоощущению? Духовное ядро народа. А потому она может идти на компромиссы с господствующей властью лишь до какого-то предела. Когда Церковь видит, что некая большая политическая сила желает сгубить народ, свести его под корень, она с этой силой договариваться не станет, поскольку сущность ее с подобным договором несовместима. Не станет ни при каких обстоятельствах, пусть даже сила, ищущая поклонения, имеет все шансы сделаться правящей.
Вот и не стала Русская церковь кланяться Третьему рейху.
Священники и архиереи, помнившие войну, рассказывали о том, что в ту пору случилось много чудесного. Это ободряло их и подтверждало правильность сделанного ими выбора.
Так, протоиерей Николай Агафонов повествует об одном происшествии в биографии будущего патриарха Пимена, который в годы войны был еще в сане иеромонаха. Когда Германия напала на СССР, иеромонах Пимен отбывал ссылку в Средней Азии, а уже в августе 1941 года его призвали в армию. Служил пехотинцем 702-го стрелкового полка. Однажды его полк «…попал в окружение и в такое кольцо огня, что люди были обречены. В полку знали, что среди солдат есть иеромонах, и, не боясь уже ничего, кроме смерти, бухнулись ему в ноги: “Батя, молись. Куда нам идти?” У иеромонаха Пимена была потаенно запрятанная икона Божией Матери, и теперь под огнем фашистов он слезно молился пред Ней. И сжалилась Пречистая над гибнущим воинством — все увидели, как ожила вдруг икона, и Божия Матерь протянула руку, указав путь на прорыв. Полк спасся…»
Тут вся суть войны отразилась, тут и добавить-то нечего.
Как «воинствующий безбожник» стал богословом иконы
Рассказ-воспоминание о том, как воинствующий безбожник стал богословом иконы, я услышала от Лидии Александровны Успенской в 2006 году. Тогда она уже была вдовой Леонида Александровича Успенского, известного иконописца и автора книги «Богословие иконы Православной Церкви», одного из основателей братства святого Фотия в Париже.
Мы часто переживаем, что наши дети могут уйти из Церкви, нас страшит их переходный возраст. Но разве не в этом временном отступлении совершается чудо возвращения евангельского блудного сына? Не в этом ли ценность сознательного, взрослого возвращения к Творцу?
Наша встреча с Лидией Александровной состоялась за два месяца до ее столетия и за месяц до кончины. Нас познакомила монахиня Мария (Гурко), тоже удивительный человек. Внучка героя русско-турецких войн генерал-фельдмаршала Иосифа Гурко, дочь генерала от кавалерии Василия Гурко, она родилась во Франции и выросла в Марокко. Мария совсем не помнила отца, но ее мать, этническая француженка, так сильно любила своего покойного русского мужа, что, воспитывая дочь, сумела передать ей эту любовь. Екатерина (так звали будущую монахиню Марию) выучила русский язык и приняла монашество в Московском Патриархате.
Матушка Мария привела нас в дом престарелых на Сен-Женевьев-де-Буа. Произнося это название, мы обычно подразумеваем известное кладбище, где похоронены русские эмигранты. Но кладбище возникло уже после того, как в городке Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем княгиней Мещерской был основан Русский старческий дом.
В 2006 году Русский дом уже много десятилетий имел статус официального дома престарелых, был оснащен современной французской техникой и жили там в основном французы. Но еще оставалось несколько русских эмигрантов первой волны. Лидия Александровна была одной из них.
Первое, что мы увидели, зайдя внутрь – лежащие в холле журналы «Колхозница» и «Огонек». В 2006 году было удивительно видеть советские издания прошлого века за 1960-е – 70-е! Люди, прожившие всю жизнь во Франции, тщательно наблюдали за жизнью Советского Союза. Стран ы , которую в большинстве своем они никогда не видели, но следили за ее жизнью.
После 1990-х интерес жителей Русского дома словно бы пропал. До времен перестройки они очень ждали, когда границы откроются. Когда это произошло, они, видимо, питали очень большие надежды на встречу двух эпох: России старой, которая находится здесь, за границей, с Россией новой, прорвавшейся через стену железного занавеса. Кажется, в 1990-е встреча не состоялась.
Лидия Александровна приняла нас, несмотря на свой почтенный возраст. Надо сказать, что я впервые в жизни видела столетнего холерика. Она произвела впечатление человека с большим эмоциональным зарядом, великолепной памятью.
Говорили мы о Леониде Александровиче Успенском, авторе знаменитого труда «Богословие иконы Православной Церкви». Леонид Успенский известен еще и как один из основателей братства Святого Фотия, сохранившего верность Московскому Патриархату, несмотря на сложные переплетения советской истории.
Лидия Александровна с некоторым недовольством сообщила, что до конца всё рассказать не может, потому что женщин в братство почему-то не брали. «Я была лишь печатной машинкой», – скромно заявила она о своей помощи мужу.
«Когда мы с ним познакомились, он иконы в окно вышвыривал», – говорила Лидия Александровна. А потом с ним произошло чудо. У Леонида Успенского был друг Георгий Круг, принявший поздн е е монашество с именем Григорий.
История их общения началась в первые десятилетия эмигрантской жизни, когда многие выходцы из царской России попадали в сумасшедшие дома. Известен подвиг матери Марии (Скобцовой), когда она в буквальном смысле объезжала все эти лечебницы и вытаскивала оттуда русских, которые оказались там по самым разным причинам, часто по недоразумению. У кого-то был эмоциональный стресс, у кого-то – затяжная депрессия, кто-то просто не понимал французского. Мать Мария вызволяла людей, заставляла медиков проводить экспертизы, собеседования.
Георгий Круг тоже по какой-то причине оказался в сумасшедшем доме. Единственным человеком, который не отказался от него, был Леонид Александрович. Он регулярно приходил к нему, приносил еду, потому что больничную еду у пациентов частенько воровали санитары. В итоге этот «воинствующий безбожник» вытащил оттуда своего друга. В общем-то, это подвиг христианского милосердия, сердце у Леонида Александровича всегда было милующее… и Господь туда постучался.
Спустя время Георгий восстановился, пришел к Богу, принял монашество, стал иноком Григорием и начал писать иконы. Тогда и у Леонида Александровича пробудился талант художника. В 1929 году он поступил в только что открывшуюся Русскую художественную академию Татьяны Сухотиной-Толстой и стал простым мастеровым художником. Отец Георгий уже был в Церкви, а Леонид Александрович всё еще «брыкался» как мог. Друзья часто спорили, возможно ли человеку неверующему написать икону?
Леонид Александрович искренне недоумевал, почему человек с дарованием художника не сможет вдруг этого сделать. Ведь главное в художественном деле – мастерство! А отец Георгий твердил, что важнее всего иметь Веру.
«Я не знаю, что произошло дальше, – вспоминала Лидия Александровна, – он на спор начал писать! Начал писать атеистом, а когда закончил, то не просто пришел в храм на исповедь, но и впервые, наверное, с детских лет причастился. Впервые – осознанно».
После появилось братство святого Фотия, было расписано знаменитое Трехсвятительское подворье в Париже, была война и сложная жизнь в оккупированном Париже, преподавание на Богословско-Пастырских курсах при Экзархате Западной Европы Московского Патриархата в Париже и даже чтение лекций в Московской духовной академии в 1969 году!
Леонид Александрович и Лидия Александровна теперь похоронены вместе на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
А я, вспоминая эту встречу, думаю о том, что в христианстве не бывает линейных историй. Даже если мы говорим о святости, нужно понимать, что до жития у каждого святого была жизнь, в которой видна удивительная линия божественного Промысла, порой самым неожиданным образом приводящая к Творцу всех, у кого чистые помыслы и открытое нелицемерное сердце.
Леонид Успенский – русский иконописец, богослов, автор труда «Богословие иконы Православной Церкви». Он родился в дворянской семье 8 августа 1902 года в деревне Голая Снова Воронежской области. Принимал участие в Гражданской войне 1917-1923 гг., воевал на стороне красных. Белогвардейцы приговорили его к смертной казни, затем помиловали. Вместе с Добровольческой армией Леонид Успенский эмигрировал в Галлиполи. Позже он переехал в Болгарию, где работал шахтером до 1926 года.
После переезда во Франции начал работать на машиностроительном заводе в Париже, у него обнаружился художественный талант. Учился у видных российских художников Николая Милиоти и Константина Сомова. При содействии знаменитого парижского иконописца монаха Григория (Круга) обратился к иконописи. Вступил в общество «Икона», затем — в братство св. Фотия. Принимал участие в росписи храма Трехсвятительского подворья в Париже.
Во время Второй мировой войны Леонида Успенского сослали на принудительные работы в Германию, но ему удалось бежать обратно во Францию.
Преподавал иконопись с 1944 года до конца 1980-х в Богословском институте святого Дионисия. В 1953-1958 гг. преподавал иконоведение на Богословско-Пастырских курсах при Западно-Европейском экзархате Московского патриархата в Париже. По приглашению Русской православной церкви в 1969 году прочитал курс лекций в Московской духовной академии.
Скончался в ночь с 11 на 12 декабря 1987 года в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Одна из самых известных работ его авторства – «Богословие иконы Православной Церкви». Эта монография считается классическим трудом по истории и духовному содержанию христианского искусства. Несмотря на историческую ретроспективу начиная с первохристианского искусства, прежде всего Успенский говорит о богословии, а не искусствоведении. По словам Леонида Успенского, «в иконе Церковь видит не какой-либо один аспект православного вероучения, а выражение Православия в его целом, Православия как такового. Поэтому ни понять, ни объяснить церковное искусство вне Церкви и ее жизни невозможно».
Лидия Успенская (урожденная Савенкова-Мягкова) – публицист и переводчик, жена Леонида Успенского. Родилась 29 октября 1906 года в семье инженера в Костроме. В 1921 году эмигрировала из России в Польшу. Закончила русскую гимназию в Праге, обучалась в Пражском французском институте. Училась на курсах медицинских сестер, в 1939 году переехала в Париж, где стала работать в госпитале. С 1941 года – секретарь поэта, литературного критика и мемуариста Кирилла Померанцева. С 1945 года – секретарь в Экзархате Западной Европы Московского Патриархата.
Переводила на русский язык европейских православных богословов. Редактировала книгу мужа «Богословие иконы Православной Церкви».
LiveInternetLiveInternet
–Рубрики
–Поиск по дневнику
–Подписка по e-mail
–Постоянные читатели
–Сообщества
–Статистика
Главный воинствующий безбожник страны
Главный воинствующий безбожник страны
Емельян Михайлович Ярославский – личность малоизвестная широкому кругу. Да и звали его так не всегда. Миней Израилевич Губельман родился в Забайкалье, в семье ссыльных. С детства работал в полиграфической мастерской подмастерьем, в силу этого образование толком не получал, приходилось познавать мир самому. Познавал достаточно успешно – в 14 лет сумел экстерном сдать экзамены в гимназии.
Ну а вскоре юношу подхватила волна романтики бурной политической жизни начала 20 века. Миней Губельман вступает в РСДРП. Там он начинает применять разные псевдонимы: и Верин, и Клавдин, и Лапин, и Панин. Быстрее определился он с именем – нравилось ему быть Емельяном. А деятельность выбрал себе молодой революционер тоже очень ответственную – координировал грабежи и организацию восстаний и стачек. Одна ему особо понравилась – в Ярославле, в честь этого славного дела и взял себе фамилию.
Теперь Емельян Ярославский один из нелегальных партийных руководителей, но в 1907 году отправляется в ссылку в Забайкалье, а потом в Сибирь на поселение, где добрался до Якутии. Там он, несмотря на статус ссыльного и сомнительное прошлое – сумел стать руководителем краеведческого музея. Более того, Ярославский не оставил свою революционную деятельность, и февраль 1917 года привел его уже к роли главы местного председателя совета депутатов. Но это для него мало.
Емельян мчит в столицу, в самую гущу Октябрьской революции. Берется за совершенно разную деятельность – руководит вооруженным восстанием, редакциями различных газет, военным комиссариатом, региональный руководитель на Урале и в Сибири, партийный деятель.
Коммунист обязан уметь защищать любое решение партии.
Е.Ярославский
Через управление газетами он развил в себе качество умелого политтехнолога и нашел свое призвание.
В 1922 году ему доверяют направление антирелигиозной пропаганды, вводят в состав Антирелигиозной комиссией. Он активно берется за дело. Помимо того, что принимает решения относительно репрессий в отношении духовенства, закрытия и переоборудования церквей и монастырей в иные учреждения – Ярославский реализует ряд собственных инициатив. Организует и регулирует деятельность “обновленцев” и их соборов. Создает газету “Безбожник”, а вскоре организует Союз воинствующих безбожников и руководит им до самой своей смерти. Это была не просто писательская деятельность. Союз создавал свои ячейки на всех предприятиях, выпускал целый ворох изданий, где имелись специфические издания, нацеленные как на рабочих, так и на детскую аудиторию.
Ярославский не просто исполнял политику партии – он стал непосредственным идеологом антирелигиозной деятельности. Боролся с Ёлками и празднованиями новых годов и Рождества. Требовал запрета в числе церковной культуры также и произведения Чайковского, Баха, Толстого и Достоевского и многих других за имеющиеся духовные произведения. С его благословления создавались такие организации как Общество распространения идеи кремации.
К концу 30-х годов Ярославский пишет книгу “О товарище Сталине”. После чего стал академиком и главой исторической кафедры в Высшей партийной школы. “Революции не нужны историки” – эта фраза еще со времен Великой французской революции повторялась и в России. Но историки революции были нужны и именно такие как Емельян Ярославский.
Работы историков должны приобрести политическую остроту, диктуемую моментом.
Е.Ярославский
Его деятельность остановила Великая Отечественная Война. Сталин понял, что пришло другое время. Ярославскому он поручил иные воззвания, в частности обращения к религиозным людям с антифашистскими разъяснениями. Емельян Михайлович оперативно перестроился и пропагандировал уже в актуальном ключе. Проявлять свою гибкость впредь Ярославскому было не суждено, в 1943 году он скончался от тяжелой болезни.
После войны Союз воинствующих безбожников был распущен, больше не было таких ярких идеологов на замену Ярославскому, да и времена были другие. Новая волна антирелигиозной пропаганды наступит уже при Никите Хрущёве, но это будет больше фарсом и агонией борьбы.
Источники:
http://pravoslavie.ru/79256.html
http://www.pravmir.ru/kak-voinstvuyushhiy-bezbozhnik-stal-bogoslovom-ikonyi/
http://www.liveinternet.ru/users/5672417/post451850373/
Загрузка...
