Протоиерей павел великанов живой журнал. «Сколько Бог дал детей, столько и нужно

Многодетность – высокое призвание, а не «печать православности»

Что-то неправильно в нашей консерватории, или размышления протоиерея Павла Великанова о семье как пространстве предельной концентрации любви

Уже много лет я не слышала выражение «плодить нищету». Будто кто-то исключил его из списка привычных упреков. Чем не признак некоторого оздоровления общества и признания многодетности нормой?

Впрочем, недоумение и легкое негодование окружающих все же витает в воздухе. Не случайно, то и дело появляются статьи, в которых многодетных просят поделиться рассказами о семейном счастье и радости воспитания детей в большой семье, а вовсе не о трудностях. Чтобы развеять наши сомнения. И это не госзаказ, не политика пропаганды большой семьи. На фоне рекламных призывов новых столичных микрорайонов – «плодитесь!» – эти заметки на полях больше напоминают попытку почувствовать, нащупать, — а как самим-то многодетным? Нормально? Многодетность – это благо или зло, счастье или беспросветные трудности?

О том, есть ли проблемы у многодетных и каков их характер, мы решили побеседовать с настоятелем Пятницкого Подворья Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде, доцентом Московской духовной академии, главным редактором портала Богослов.Ру протоиереем Павлом Великановым, который, к слову, ещё и отец четырех детей. Разговор получился более чем неожиданным.

Когда добро может обернуться бедой

— Отец Павел, есть ли у вас ощущение, что отношение к многодетным в России пренебрежительное и раздражительное: мол, нарожали, а теперь требуют решать их проблемы? И насколько это отношение устойчиво?

— У меня нет однозначного ответа. Лично я не сталкивался с ярко выраженным негативным отношением к многодетным. Впрочем, я могу предположить, что здесь немалая вина нас самих. Мы создаем и романтизируем культ многодетности, думая, что тем самым можем перевернуть и существенно изменить отношение к многодетности в обществе. Но многодетность – вовсе не панацея от социальных, психологических, личностных, да и духовных проблем.

На самом деле, мне чаще приходится сталкиваться с другой серьезной проблемой – когда мы однобоко продвигаем культ многодетности без всякого рассуждения, словно это неотъемлемая часть православного «Символа веры», то на выходе получаем не сознательно и свободно ставших многодетными, а вынужденно. «Романтизация» многодетности без объяснения того, что это – реальный ежедневный труд и подвиг, к которому надо подходить ответственно, с рассуждением – и не каждому это по силам – всё это плохая услуга молодожёнам. Не всякому быть монахом, не всякому – женатым, и не всякому – многодетным.

— Что вы имеете в виду?

— Это ситуация, когда, став многодетными, люди не имеют ни внутренних сил, ни материальных ресурсов, чтобы хотя бы просто детей обеспечить. Вся та романтическая пена, которая активно взбивается определенными кругами – «чем больше детей, тем легче жить!» – на самом деле далеко не всегда соответствует действительности.

Понимаете, одно дело – это материальная сторона, а другое, что гораздо сложнее и важнее – это необходимость включенности родителей в жизнь детей, возможность и способность уделять достаточно внимания своим детям.

Дети ведь хотят от родителей гораздо больше, чем мы думаем.

Если ребенок воспитывается в семье (в нормальной, любящей, обеспеченной семье), где один-два ребенка, он получает гораздо больше внимания, чем ребенок, где в семье 5-6 и больше детей, и при этом нет ни нянек, ни гувернанток, ни домработниц – дефицит внимания неизбежен.

Я уверен, что сегодня разговор о многодетности из высокого пафоса стоит переводить в плоскость более открытого и откровенного разговора о реальных сложностях, с которыми сталкиваются родители в многодетной семье.

Да, это единственно правильно, что в семье должно быть много детей. Но нужно понимать и то, что это серьезный подвиг. И к этому подвигу люди должны быть готовы. Готовы – но не вынуждены. Они чётко должны понимать, на что идут. Если раньше человек вырастал в многодетной семье и имел опыт такого уклада жизни – то сегодня большинство родителей – из семей с одним, максимум двумя детьми, а то и вообще из неполной семьи.

И если они не готовы, то делать заложниками многодетности как самих родителей, так и детей, – неправильно и нечестно.

Любая добродетель, которая стала вынужденной, рискует превратиться из добродетели в настоящую беду.

Если человек начинает жить на пределе сил и возможностей, если перестает воспринимать свою многодетность как благословение Божие, если начинает тяготиться этим, то возникает большой вопрос: а появится ли у детей, которые воспитаны в такой семье, хотя бы минимальное желание пойти по стопам своих родителей?… При том, что обязательная многодетность воспринимается именно как церковная неизбежность?

В чем мы ошибаемся

— Но есть же чадолюбивые нации, где многодетность воспринимается как достоинство, честь, норма и готовность к ней — в крови. Это итальянцы, испанцы, грузины. Грузия при этом была одной из советских республик. Только ли дело здесь в воспитании?

— Наша страна прошла через страшное горнило испытаний. Любой народ всегда четко разделен на определённые слои, которые и формируют общество как таковое. Так вот, все эти слои в нашей новейшей истории засунули в мясорубку и превратили в фарш. Из русского народа сделали фарш. Из которого можно было уже лепить что угодно.

Те же самые грузины и другие жители Кавказа и Закавказья – они не стали «фаршем» в советский период. Да, их модус существования в государстве изменился, но внутреннее расслоение, устои, как были, так и оставались в целом незыблемыми. А русский этнос по-настоящему пострадал. Поэтому, мне кажется, что кризис современной российской семьи связан с глубинным кризисом идентичности.

Вы задали вопрос: как общество относится к многодетным? А знаете, я не вижу этого общества, о котором можно было бы сказать, что оно к чему-то и как-то относится. В нашем обществе нет целостности, гомогенности, сплоченности, того, что позволило бы заявить: российское общество относится к вопросу многодетности так-то. Его – общества как целостности – просто нет.

Точки, вокруг которых концентрируются взгляды, внешние серьезные стимулы, вызовы – возможно, это то, что способно помочь обществу консолидироваться. Как было в ситуации с Украиной и Крымом, например, когда какие-то события стали притягивать людей друг к другу и стало появляться некое единство.

Возможно, то же самое должно произойти и здесь. А пока я вижу, что российский исламский мир гораздо здоровее в плане семейных отношений, чем то, что мы именуем российским как-бы-православным миром. Это не на уровне теоретизирования, а на уровне практики особенно хорошо видно. Однажды я летел с малолетним сыном в Минеральные Воды. Почему-то нам указали места в разных рядах. Так вот, единственный, кто без всяких разговоров и просьб вскочил и поменялся местом – был мусульманин из одной из закавказских республик. «Конечно, батюшка, о чём разговор?» Остальные – наши, родные, русские, с крестами на груди, молодые и взрослые, делали вид, что не слышат, а то и просто отшивали: «Не видите что ли, я уже сижу, и это – моё место!» Когда вы приходите в кафе, например, то видите, что мы, русские, всегда сидим обособленно, по-отдельности, а мусульмане стараются не только поприветствовать единоверцев, но и сесть рядом друг с другом. Даже если в помещение заходит какой-то новый мусульманин, он тут же органически вписывается в это сообщество, несмотря на то, что ни с кем не знаком.

Я уверен, что наша консолидация должна произойти на уровне физической боли, какого-то глубинного ощущения появившейся сродности. Если этого не будет, то дальнейший распад только продолжится. Какие бы красивые лозунги не развешивали по улицам.

Сейчас в обществе есть огромная проблема с пониманием своей идентичности. Я бы назвал это ощущением растерянности. Люди сейчас хотят не на словах, а в самой жизни почувствовать что-то другое. И когда мы говорим: вот, посмотрите на наши православные семьи, как у них всё хорошо, только потому, что они православные и многодетные… – это нечестно. Ведь на самом деле придут и посмотрят, и сделают свои выводы.

Знаете, я смотрю на наши многодетные семьи, с которыми мне приходится работать, сталкиваться на приходе, а ведь среди них очень мало тех, на которых мне хотелось бы кого-то ориентировать. Они есть – но таких – единицы.

Они исключения. Чаще приходится сталкиваться с тяжелыми во всех отношениях непростыми ситуациями, в которых объективный взгляд найдет очень много негатива и невнимательности друг к другу.

Когда дети в таких семьях достигают относительно самостоятельного возраста, уверяю вас, они просто сбегают. Одни – пускаются во все тяжкие. Другие – хоть и живут с верой в Бога, но со значительной дистанцией от Церкви как института. В храм они, конечно же, не ходят. Поэтому я убежден, что сегодня мы имеем очень серьезные проблемы именно в содержательном плане: мы предлагаем людям многодетность как единственно эффективно работающую модель внутрисемейных отношений. И – ошибаемся. Многодетность – прекрасна, но не для всех.

— Постойте, но эта агитация разве не от Церкви исходит?

— Не только. Многодетность не сделает вас счастливыми механически. Не существует никакой «волшебной магии» многодетности.

Понимаете, если вы не научились любить друг друга без детей, то оттого, что у вас появятся их шестеро, ваши отношения не перерастут в нечто большое по принципу перехода «количества в качество».

Если между людьми были серьезные проблемы изначально, если они не смогли полюбить друг друга, раскрыться друг в друге, держаться друг друга без детей или с малым количеством детей, то при появлении «магического» седьмого ребенка, как у нас некоторые говорят – «происходит полное омоложение организма женщины на клеточном уровне» … – так вот, ничего этого не произойдет и чуда не случится!

Я знаю семьи, которые распадались, имея троих, четверых, пятерых детей. При этом все эти семьи были глубокоправославными, а некоторые даже ультрацерковными.

Однако дети в таких семьях получались настоящими духовными инвалидами, которые никакого отношения к Церкви сегодня уже не имеют. Они вырастают, уходят – и всё! И то, что их еженедельно приносили к причастию, что годами они сидели в воскресных школах – все это не работает. Или, в лучшем случае, эффективность минимальная.

Потому что механически в жизни личности ничего не работает. Работает только тогда, когда человека касается искренняя заинтересованность и любовь другого. Когда он приходит и отогревается, когда видит, что его любят не на словах, а на самом деле.

Интервью о многодетности и его проблемах, данное некогда порталу Милосердие.Ру. Часть 1-я.

Мой заголовок:
«Многодетность – высокое призвание, а не «печать православности»».
(В версии Милосердие.Ру – сначала ” Мы искусственно создаем и романтизируем культ многодетности” (неавторизованная версия), потом – “О многодетности надо говорить честно” (опубликовано 26 ноября, снято – утром 27-го). Интервьюирует – Дарья Рощеня. Отдельное спасибо Дарье за поднятые вопросы!

Что-то неправильно в нашей консерватории, или размышления протоиерея Павла Великанова о семье как пространстве предельной концентрации любви

Уже много лет я не слышала выражение «плодить нищету». Будто кто-то исключил его из списка привычных упреков. Чем не признак некоторого оздоровления общества и признания многодетности нормой?

Впрочем, недоумение и легкое негодование окружающих все же витает в воздухе. Не случайно, то и дело появляются статьи, в которых многодетных просят поделиться рассказами о семейном счастье и радости воспитания детей в большой семье, а вовсе не о трудностях. Чтобы развеять наши сомнения. И это не госзаказ, не политика пропаганды большой семьи. На фоне рекламных призывов новых столичных микрорайонов – «плодитесь!» – эти заметки на полях больше напоминают попытку почувствовать, нащупать, – а как самим-то многодетным? Нормально? Многодетность – это благо или зло, счастье или беспросветные трудности?

О том, есть ли проблемы у многодетных и каков их характер, мы решили побеседовать с настоятелем Пятницкого Подворья Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде, доцентом Московской духовной академии, главным редактором портала Богослов.Ру протоиереем Павлом Великановым, который, к слову, ещё и отец четырех детей. Разговор получился более чем неожиданным.

Когда добро может обернуться бедой

– Отец Павел, есть ли у вас ощущение, что отношение к многодетным в России пренебрежительное и раздражительное: мол, нарожали, а теперь требуют решать их проблемы? И насколько это отношение устойчиво?

– У меня нет однозначного ответа. Лично я не сталкивался с ярко выраженным негативным отношением к многодетным. Впрочем, я могу предположить, что здесь немалая вина нас самих. Мы создаем и романтизируем культ многодетности, думая, что тем самым можем перевернуть и существенно изменить отношение к многодетности в обществе. Но многодетность – вовсе не панацея от социальных, психологических, личностных, да и духовных проблем.

На самом деле, мне чаще приходится сталкиваться с другой серьезной проблемой – когда мы однобоко продвигаем культ многодетности без всякого рассуждения, словно это неотъемлемая часть православного «Символа веры», то на выходе получаем не сознательно и свободно ставших многодетными, а вынужденно. «Романтизация» многодетности без объяснения того, что это – реальный ежедневный труд и подвиг, к которому надо подходить ответственно, с рассуждением – и не каждому это по силам – всё это плохая услуга молодожёнам. Не всякому быть монахом, не всякому – женатым, и не всякому – многодетным.

– Что вы имеете ввиду?

– Это ситуация, когда став многодетными, у людей нет ни внутренних сил, ни материальных ресурсов, чтобы хотя бы просто детей обеспечить. Вся та романтическая пена, которая активно взбивается определенными кругами – «чем больше детей, тем легче жить!» – на самом деле далеко не всегда соответствует действительности.

Понимаете, одно дело – это материальная сторона, а другое, что гораздо сложнее и важнее – это необходимость включенности родителей в жизнь детей, возможность и способность уделять достаточно внимания своим детям.

Дети ведь хотят от родителей гораздо больше, чем мы думаем.

Если ребенок воспитывается в семье (в нормальной, любящей, обеспеченной семье), где один-два ребенка, он получает гораздо больше внимания, чем ребенок, где в семье 5-6 и больше детей, и при этом нет ни нянек, ни гувернанток, ни домработниц – дефицит внимания неизбежен.

Я уверен, что сегодня разговор о многодетности из высокого пафоса стоит переводить в плоскость более открытого и откровенного разговора о реальных сложностях, с которыми сталкиваются родители в многодетной семье.

Да, это единственно правильно, что в семье должно быть много детей. Но нужно понимать и то, что это серьезный подвиг. И к этому подвигу люди должны быть готовы. Готовы – но не вынуждены. Они чётко должны понимать, на что идут. Если раньше человек вырастал в многодетной семье и имел опыт такого уклада жизни – то сегодня большинство родителей – из семей с одним, максимум двумя детьми, а то и вообще из неполной семьи.

И если они не готовы, то делать заложниками многодетности как самих родителей, так и детей, – неправильно и нечестно.

Любая добродетель, которая стала вынужденной, рискует превратиться из добродетели в настоящую беду.

Если человек начинает жить на пределе сил и возможностей, если перестает воспринимать свою многодетность как благословение Божие, если начинает тяготиться этим, то возникает большой вопрос: а появится ли у детей, которые воспитаны в такой семье, хотя бы минимальное желание пойти по стопам своих родителей?… При том, что обязательная многодетность воспринимается именно как церковная неизбежность?

В чем мы ошибаемся

– Но есть же чадолюбивые нации, где многодетность воспринимается как достоинство, честь, норма и готовность к ней – в крови. Это итальянцы, испанцы, грузины. Грузия при этом была одной из советских республик. Только ли дело здесь в воспитании?

– Наша страна прошла через страшное горнило испытаний. Любой народ всегда четко разделен на определённые слои, которые и формируют общество как таковое. Так вот все эти слои в нашей новейшей истории засунули в мясорубку и превратили в фарш. Из русского народа сделали фарш. Из которого можно было уже лепить что угодно.

Те же самые грузины и другие жители Кавказа и Закавказья – они не стали «фаршем» в советский период. Да, их модус существования в государстве изменился, но внутреннее расслоение, устои, как были, так и оставались в целом незыблемыми. А русский этнос по-настоящему пострадал. Поэтому, мне кажется, что кризис современной российской семьи связан с глубинным кризисом идентичности.

Вы задали вопрос: как общество относится к многодетным? А знаете, я не вижу этого общества, о котором можно было бы сказать, что оно к чему-то и как-то относится. В нашем обществе нет целостности, гомогенности, сплоченности, того, что позволило бы заявить: российское общество относится к вопросу многодетности так-то. Его – общества как целостности – просто нет.

Точки, вокруг которых концентрируются взгляды, внешние серьезные стимулы, вызовы – возможно, это то, что способно помочь обществу консолидироваться. Как было в ситуации с Украиной и Крымом, например, когда какие-то события стали притягивать людей друг к другу и стало появляться некое единство.

Возможно, то же самое должно произойти и здесь. А пока я вижу, что российский исламский мир гораздо здоровее в плане семейных отношений, чем то, что мы именуем российским как-бы-православным миром. Это не на уровне теоретизирования, а на уровне практики особенно хорошо видно. Однажды я летел с малолетним сыном в Минеральные Воды. Почему-то нам указали места в разных рядах. Так вот, единственный, кто без всяких разговоров и просьб вскочил и поменялся местом – был мусульманин из одной из закавказских республик. «Конечно, батюшка, о чём разговор?» Остальные – наши, родные, русские, с крестами на груди, молодые и взрослые, делали вид, что не слышат, а то и просто отшивали: «Не видите что ли, я уже сижу, и это – моё место!» Когда вы приходите в кафе, например, то видите, что мы, русские, всегда сидим обособленно, по-отдельности, а мусульмане стараются не только поприветствовать единоверцев, но и сесть рядом друг с другом. Даже если в помещение заходит какой-то новый мусульманин, он тут же органически вписывается в это сообщество, несмотря на то, что ни с кем не знаком.

Я уверен, что наша консолидация должна произойти на уровне физической боли, какого-то глубинного ощущения появившейся сродности. Если этого не будет, то дальнейший распад только продолжится. Какие бы красивые лозунги не развешивали по улицам.

Сейчас в обществе есть огромная проблема с пониманием своей идентичности. Я бы назвал это ощущением растерянности. Люди сейчас хотят не на словах, а в самой жизни почувствовать что-то другое. И когда мы говорим: вот, посмотрите на наши православные семьи, как у них всё хорошо, только потому, что они православные и многодетные… – это нечестно. Ведь на самом деле придут и посмотрят, и сделают свои выводы.

Знаете, я смотрю на наши многодетные семьи, с которыми мне приходится работать, сталкиваться на приходе, а ведь среди них очень мало тех, на которых мне хотелось бы кого-то ориентировать. Они есть – но таких – единицы.

Они исключения. Чаще приходится сталкиваться с тяжелыми во всех отношениях непростыми ситуациями, в которых объективный взгляд найдет очень много негатива и невнимательности друг к другу.

Когда дети в таких семьях достигают относительно самостоятельного возраста, уверяю вас, они просто сбегают. Одни – пускаются во все тяжкие. Другие – хоть и живут с верой в Бога, но со значительной дистанцией от Церкви как института. В храм они, конечно же, не ходят. Поэтому я убежден, что сегодня мы имеем очень серьезные проблемы именно в содержательном плане: мы предлагаем людям многодетность как единственно эффективно работающую модель внутрисемейных отношений. И – ошибаемся. Многодетность – прекрасна, но не для всех.

– Постойте, но эта агитация разве не от Церкви исходит?

– Не только. Многодетность не сделает вас счастливыми механически. Не существует никакой «волшебной магии» многодетности.

Понимаете, если вы не научились любить друг друга без детей, то оттого, что у вас появятся их шестеро, ваши отношения не перерастут в нечто большое по принципу перехода «количества в качество».

Если между людьми были серьезные проблемы изначально, если они не смогли полюбить друг друга, раскрыться друг в друге, держаться друг друга без детей или с малым количеством детей, то при появлении «магического» седьмого ребенка, как у нас некоторые говорят – «происходит полное омоложение организма женщины на клеточном уровне» … – так вот, ничего этого не произойдет и чуда не случится!

Я знаю семьи, которые распадались, имея троих, четверых, пятерых детей. При этом все эти семьи были глубокоправославными, а некоторые даже ультра церковными.

Однако дети в таких семьях получались настоящими духовными инвалидами, которые никакого отношения к Церкви сегодня уже не имеют. Они вырастают, уходят – и всё! И то, что их еженедельно приносили к причастию, что годами они сидели в воскресных школах – все это не работает. Или, в лучшем случае, эффективность минимальная.

Потому что механически в жизни личности ничего не работает. Работает только тогда, когда человека касается искренняя заинтересованность и любовь другого. Когда он приходит и отогревается, когда видит, что его любят не на словах, а на самом деле.

Стадии отпадения от Бога. Богозабвение

Авторская рубрика заведующего кафедрой богословия Московской духовной академии протоиерея Павла Великанова «Мысли о вере»

Авторская рубрика заведующего кафедрой богословия Московской духовной академии протоиерея Павла Великанова «Мысли о вере»

Царьград продолжает цикл богословских статей протоиерея Павла Великанова, объединённых рубрикой «Мысли о вере». Сегодня автор начинает серию размышлений о стадиях апостасии – отпадения человека от Бога.

Если вера – всегда определённая динамика, то нет ничего удивительного в том, что эта динамика может быть не только в сторону возрастания, развития и укрепления веры, но и в противоположную сторону – деградации, угасания и исчезновения веры как таковой. В этом процессе есть свои определённые этапы, которые важно понимать и уметь их отслеживать – чтобы не оказаться однажды в состоянии тотальной внутренней расстроенности.

Святитель Феофан Затворник, анализируя первую главу послания апостола Павла к Римлянам, показывает внутреннюю связь и ступени духовной деградации человека на примере отпадения от Бога язычников, которые, хотя и имели представление о Боге из окружающего их Божьего мира, однако не восхотели «иметь Бога в разуме». Святитель описывает это отпадение именно как определённый психологический или душевно-духовный процесс – что и делает внутреннюю логику отпадения применимой к любой человеческой душе. Приведём эту цитату:

«Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, – то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь.

Святитель Феофан Затворник. Фото: www.pravoslavie.ru

Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим. 1.21 – 32).

Для того чтобы понять, каким образом происходит отпадение человека от Бога, какие стадии имеются в этом процессе, необходимо сначала определить, а что же является нормой? И в Ветхом, и в Новом заветах эта норма обозначена краткой, но бесконечно ёмкой формулой: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк.10.27).

По мысли святителя Феолипта Филадельфийского, первая и главная заповедь о любви к Богу исполняется человеком тогда, «когда ум, слово и дух (сердце) припадают к Богу, первый – вниманием, второе – призванием, третий – умилением». В толковании на Евангелие от Матфея (Мф. 22:37) блаженный Феофилакт Болгарский отмечает:

Любить Бога должно не отчасти, но так, чтобы всего себя предать Богу. Мы различаем в душе человека три различных стороны: растительную, оживляющую и разумную. Во-первых, человек растёт, питается и рождает подобное себе: в сем подобен он растениям; поскольку человек возбуждается и имеет похоти, он имеет общее с животными; а так как он размышляет, то он называется разумным. И здесь надо заметить именно эти три части: «возлюби Господа Бога твоего всею душею твоею» – вот растительная сторона человека, так как растения в своём роде одушевлены; «всем сердцем твоим» – здесь указывается животная сторона человека; «и всею мыслию твоею» – здесь часть разумная. Итак, Бога должно любить всей душой; это значит: надо предаться Ему всеми сторонами и силами души.

Блаженный Феофилакт Болгарский. Фото: www.pravoslave.ru

Таким образом, единственно нормальным состоянием верной Богу души является её постоянное обращение к центру, смыслу и главному утешению всей своей жизни – Господу Богу. Только Господь может и должен быть «предельным интересом» человека, причём не только и не столько в области разумной, сколько в волевой и чувствительной. Наиболее ярко это состояние всецелой вовлечённости человека в предстояние и служение Господу Богу происходит в богослужении, когда ум насыщается «токами богословия», сердце умиляется, воля упражняется в молитвенном делании и терпении. Человек призван к прославлению Бога не только душой, но и телом: «Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6:20). Благочестивый человек всегда и в любом месте живёт Богом, предстоит перед Ним, сверяет с Его волей свои поступки, ищет и вдохновляется Его присутствием и действиями Его благодати.

По мысли святителя Феофана, первая степень ниспадения из этого состояния есть богозабвение, «когда выпадает из сознания пресветлый и предивный лик Божества; Бог забывается, и помышление о Нём когда вспадает на ум. Вместе с сим охлаждаются и религиозные чувства к Богу и страх Божий испаряется. Бог превращается в нечто мысленное и перестаёт заправлять всеми внутренними движениями человека. Сердце уже не славит и не благодарит Бога, хотя язык читает славословия и благодарения. Богоугождение уже перестаёт быть главною целью жизни; на место этого выступают другие цели и занимают всего человека. Бог есть ещё, но уже не славится и не благодарится, яко Бог» [1] .

Русский философ XIX века, профессор Сильвестр Гогоцкий (1813–1889) в своём «Философском лексиконе» в статье «Атеизм» весьма подробно излагает общие причины отпадения от Бога. Совершенное развращение нравов, легкомыслие, постоянное занятие материальными предметами – всё это приводит к тому, что внимание человека всецело погружается в житейское измерение, а духовные вопросы вытесняются на периферию:

Божественный инстинкт духа замолкает, мысль и сердце, переполненные ограниченным, не дают в себе места идее бесконечного – и человек не сознаёт внутренней необходимости в идее Божества, отрицает то самое, на чём утверждается жизнь его и мир [2] .

Русский философ XIX века профессор Сильвестр Гогоцкий. Фото: www.globallookpress.com

Такое состояние отрицания Бога как объективно-сущего Инобытия вне человеческого сознания, совершенно независимого от него, было ярко сформулировано знаменитым немецким философом Иммануилом Кантом: «Бог – не существо вне меня, а лишь моя мысль» [3] . Насколько такое понимание Бога разительно отличается от библейского, где пребывание Славы Божией в Храме было очевидным для всех; и в Евангелиях, и в апостольских посланиях мы многократно встречаем, как Бог явным образом свидетельствует Сам о Себе, и эти свидетельства – не какой-то «внутренний голос», но совершенно объективные явления, воспринимаемые всеми, кто находится в этом месте.

Так было во время Крещения Господня на Иордане, на горе Фавор, с апостолом Павлом – невозможно перечислить всё то множество очевидных свидетельств Божественного присутствия, которые однозначно не позволяют низводить Его лишь до «мысли в человеческом сознании». Превращение Бога в только мысль или идею, неизбежное абстрагирование Божества не может не привести к тому, что вместо Живой Личности Его превращают в «обслуживаемую абстракцию», которой по определению воспрещено участвовать в жизни конкретного человека как Господину и Богу.

Формально – с точки зрения бытовой – в жизни человека ничего не меняется. Он продолжает исправно совершать дела благочестия, ходит в храм, участвует в таинствах, соблюдает посты и прочие установления, но при этом его сердце не горит, он может притворяться, обманывать себя и других религиозным умилением – по расписанию и согласно ситуации, – но сердце уже не поёт, а только лишь «отбывает повинность». Нет никаких явных грехов, нет сознательного противления Богу, но нет и увлечённости Божественным: оно из «желанного» превратилось в «нужное» – точнее, «неизбежное».

Это и есть первая ступень Богоотпадения. Но на этом, конечно же, процесс не останавливается, а идёт дальше.

Есть ли какие-то способы не допустить дальнейшего развития этого уже начавшегося процесса отпадения? Конечно! Для этого необходимо иметь в запасе работающий арсенал средств, которые помогают расшевелить застывающее сердце, вдохнуть в него радость и желание близости с Богом. Главная проблема этой первой ступени Богоотпадения – перевод Божественного из объективно-присутствующего в жизни в категорию «мысленного».

О реальности, а не «надуманности» Божественного человеку может напоминать не только участие в богослужении, усердная молитва или добрые поступки. Освежению этого прикосновения к Божественному может способствовать и пребывание в тишине, молчаливое созерцание Богом созданного мира, погружение в гармонию музыки, изобразительного искусства. Чтение книг и просмотр фильмов тоже способны вернуть правильный настрой душе – но здесь важно знать, что именно для данного человека «работает», в противном случае можно получить противоположный результат и глубочайшее, полное духовное расстройство.

Позволю себе такое дерзновенное сравнение, которое продолжим и на других ступенях: образ беременной женщины, которая как только стала непраздной, совершенно иначе ощущает и себя саму, и свою семью, и вообще весь окружающий мир. Она в первую очередь думает о том, что она – уже не одна, в ней – зародившаяся новая жизнь, и её главная забота и попечение – помочь ребёнку вырасти и родиться. Значит, первой ступени Богозабвения будет соответствовать, когда женщина стала всё чаще забывать о том, что она – непраздная, и продолжать вести тот образ жизни, который был ей приятен и привычен ранее.

Каждый христианин «беременен» Духом Святым, желающим родить человека в состояние святости. Но, в отличие от обычной беременности, где всё подчинено законам физиологии, эта «духовная беременность» продолжается всю жизнь – и очень сильно зависит от того, как ведёт себя человек.

[1] Свят. Феофан Затворник. Послание святого апостола Павла к Римлянам: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=rimlaf

[2] Гогоцкий С. С. Философский лексикон. Т. 1. СПб., 1859. С. 207.

[3] Карамзин Н. М. Письма русского путешественника (первая публ. в «Московском журнале» 1791). Цит по: Гулыга А. В. Кант. М., 1977. С. 216.

Источники:

http://www.pravmir.ru/mnogodetnost-vyisokoe-prizvanie-a-ne-pechat-pravoslavnosti/
http://o-paulos.livejournal.com/41525.html
http://tsargrad.tv/articles/stadii-otpadenija-ot-boga-bogozabvenie_196216