Последние дни владимира соловьева. Выдающийся русский философ соловьев владимир сергеевич

Современники о Владимире Соловьеве

Писатели и философы об одном из самых известных российских мыслителей

Владимир Сергеевич Соловьев (1853 — 1900) — поэт, публицист, религиозный мыслитель и литературный критик, стоявший у истоков российского «духовного возрождения» XX века. Среди тех, на кого повлияли его труды — Александр Блок, Андрей Белый, Павел Флоренский, Николай Бердяев и многие другие литераторы и философы Серебряного века.

Кто-то считал Владимира Соловьева гением, который способен познать высшие истины, кто-то был уверен, что этот человек несколько безумен. Однако все сходились на том, что он бесспорно талантлив. Мы собрали воспоминания современников об одном из самых заметных российских философов Серебряного века.

Александр Блок

Oднo вocпoминaниe для мeня нeизглaдимo. Лeт двeнaдцaть нaзaд, в бecцвeтный пeтepбypгcкий дeнь, я пpoвoжaл гpoб yмepшeй. Пepeдo мнoй шeл бoлыuoгo pocтa xyдoй чeлoвeк в cтapeнькoй шyбe, c нeпoкpытoй гoлoвoй. Пepeпapxивaл peдкий cнeг, нo вce былo oднoцвeтнo и бeлecoвaтo, кaк бывaeт тoлькo в Пeтepбypгe, a cнeг мoжнo былo видeть тoлькo нa фoнe идyщeй впepeди фигypы; нa бypoм вopoтникe шyбы лeжaли длинныe cepocтaльныe пpяди вoлoc. Фигypa кaзaлacь cилyэтoм, дo тoгo oнa былa жyткo нe пoxoжa нa oкpyжaющee. Pядoм co мнoй гeнepaл cкaзaл coceдкe: «Знaeтe, ктo этa дyбинa? Bлaдимиp Coлoвьeв». Дeйcтвитeльнo, шecтвиe этoгo чeлoвeкa кaзaлocь диким cpeди кyчки oбыкнoвeнныx людeй, тpycившиx зa кoлecницeй. Чepeз нecкoлькo минyт я пoднял глaзa: чeлoвeкa yжe нe былo; oн иcчeз кaк-тo нeзaмeтнo — и шecтвиe пpeвpaтилocь в oбыкнoвeннyю пoxopoннyю пpoцeccию.

Hи дo, ни пocлe этoгo дня я нe видaл Bл. Coлoвьeвa; нo чepeз вce, чтo я o нeм читaл и cлышaл впocлeдcтвии, и нaд вceм, чтo иcпытaл в cвязи c ним, пpoxoдилo этo cтpaннoe видeниe. Bo взглядe Coлoвьeвa, кoтopый oн cлyчaйнo ocтaнoвил нa мнe в тoт дeнь, былa бeздoннaя cинeвa: пoлнaя oтpeшeннocть и гoтoвнocть coвepшить пocлeдний шaг; тo был yжe чиcтый дyx: тoчнo нe живoй чeлoвeк, a изoбpaжeниe: oчepк, cимвoл, чepтeж. Oдинoкий cтpaнник шecтвoвaл пo yлицe гopoдa пpизpaкoв в чac пeтepбypгcкoгo дня, пoxoжий нa вce ocтaльныe пeтepбypгcкиe чacы и дни. Oн мeдлeннo cтyпaл зa нeизвecтным гpoбoм в нeизвecтнyю дaль, нe вeдaя пpocтpaнcтв и вpeмeн.

Дмитрий Мережковский

Столь же неприлично другу почтенного М. М. Стасюлевича, приват-доценту философии в Петербургском университете расхаживать по пескам пустыни у подножия Хеопсовой пирамиды, в черном сюртуке и цилиндре, ожидая условленной встречи с каким-то «розовым видением», для чего Вл. Соловьев предпринял целое путешествие в Египет — брал заграничный паспорт, укладывал чемоданы, покупал билеты и ехал по железной дороге, на пароходе, тысячи верст, как для настоящего дела. Кто помнит глаза его, с их тяжелым, до слепоты близоруким, как бы во внутрь обращенным, взором, тот согласится, что это взор человека, у которого были галлюцинации или «видения», ибо справедливо замечает Достоевский, что у нас, может быть, и нет вовсе точного мерила, чтобы отличить галлюцинацию от видения. Болезнь? Но кто знает, не есть ли именно болезненная повышенная чувствительность, недоступная людям здоровым, живущим более грубой животной жизнью, — необходимое нормальное условие для мистического опыта, для «прикосновения к мирам иным»?

Как бы то ни было, вся эта соловьевская «чертовщина», соловьевское «подполье» и, может быть, соловьевский «бунт» почти никаких следов на его философских произведениях не оставили. Тут все стройно, ясно, гладко, даже слишком гладко, выглажено, вылощено. Ни сучка, ни задоринки. Прозрачные кристаллы, геометрические грани мысли. Отточенная диалектика. Торжественная симфония, в которой разрешаются все диссонансы. Исполинское зодчество, напоминающее храм св. Софии. Но, говорят, первый свод Софии рухнул от землетрясения.

Андрей Белый

Помню, наступила весна 1900 года. Соловьев как-то особенно был измучен несоответствием между всей своей литературно-философской деятельностью и своим сокровенным желанием ходить перед людьми с большой египетской свечой. Он говорил брату, что миссия его заключается не в том, чтобы писать философские книги; что все им написанное — только пролог к его дальнейшей деятельности. Незадолго перед тем он прочел свою лекцию о конце всемирной истории. Тут мы встретились как-то по-новому: мы встретились в первый раз, но это была и последняя встреча. Соловьев скончался.

Помню, я получил записку от покойной О. М. Соловьевой. Она извещала, что Владимир Сергеевич читает им свой «Третий разговор», и просила меня прийти. Прихожу. Соловьев сидит грустный, усталый, с той печатью мертвенности и жуткого величия, которая почила на нем в последние месяцы: точно он увидел то, чего никто не видел, и не может найти слов, чтобы передать свое знание. В те дни у меня в душе накопилось много тревоги. При виде Соловьева мне хотелось ему сказать что-то такое, что говорить не полагается за чайным столом. Но желание осталось желанием, и я заговорил с ним о Ницше, об отношении сверхчеловека к идее богочеловечества. Он сказал немного о Ницше, но была в его словах глубокая серьезность. Он говорил, что идеи Ницше — это единственное, с чем надо теперь считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре. Как я ни расходился с ним во взглядах на Ницше, меня глубоко примирило серьезное отношение его к Ницше в тот момент. Я понял, что, называя Ницше «сверхфилологом», Владимир Сергеевич был только тактиком, игнорирующим опасность, грозящую его чаяниям.

Василий Розанов

Он начал писать в семидесятых годах. И с людьми 80–90-х годов он уже значительно расходился. Это второе, послереформационное, поколение, было значительно созерцательнее его. У Соловьева было явное желание завязать с ним связь, но она не завязывалась, несмотря на готовность и с другой стороны. В этом втором поколении было заметно менее желания действовать, а Соловьев не умел жить и не действовать. Как-то он мне сказал о себе, что он — «не психолог». Он сказал это другими словами, но заметно было, что он жалел у себя о недостатке этой черты. Действительно, в нем была некоторая слепота и опрометчивость конницы сравнительно с медленной и осматривающейся пехотой или артиллерией. Во всем он был застрельщиком. Многое начал, но почти во всем или не успел, или не кончил, или даже вернулся назад. Но если были неудачны его «концы», то были высокодаровиты и нужны для отечества и славны для его имени выезды, «начатки», первые шаги.

Евгений Трубецкой

Трудно представить себе выражение более прозрачное, искреннее, более соответствующее духовному облику. Всякое душевное движение отражалось в его лице с совершенно исключительною яркостью. Когда он негодовал, он становился прекрасен и грозен: в нем чувствовалась сила, наводившая страх. Когда он смеялся, его громкий заразительный смех «с неожиданными, презабавными икающими высокими нотами» покрывал все голоса. В этом детском смехе взрослого человека было что-то с первого взгляда неестественное, что привлекало общее внимание; казалось, что он с преувеличенной силой реагирует на те комические положения и случаи, которые в других вызывают только улыбку. Но фейерверк острот, обыкновенно сопутствовавший этому веселому настроению, показывал, что он обладает удвоенною против других чувствительностью к смешному. В этом смехе находил себе выход накопившийся избыток душевной энергии: подчас в нем сказывалась потребность отряхнуть от себя тяжелые думы. И точно, веселое настроение иногда вдруг как-то разом сменялось у него безысходной грустью: людям, близко его знавшим, случалось видеть у него совершенно неожиданные, казалось бы, ничем не вызванные слезы. Помню, как однажды обильными слезами внезапно кончился ужин, которым Соловьев угощал небольшое общество друзей: мы поняли, что его нужно оставить одного и поспешили разойтись. Слезы эти исходили из задушевного, мало кому понятного источника; их можно было наблюдать сравнительно редко. Но часто, очень часто приходилось видеть Соловьева скучающим, угрюмо молчащим. Когда он скучал, он был совершенно неспособен скрыть свою скуку. Он мог молчать иногда часами. И это молчание человека, как бы совершенно отсутствующего, производило иногда гнетущее впечатление на окружающих. Одним это безучастное отношение к общему разговору казалось признаком презрения; другим — просто-напросто было жутко чувствовать себя в обществе человека из другого мира.

«Блудный сын» русской философии

Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве в 1853 году в семье знаменитого русского историка Сергея Михайловича Соловьева, автора многотомной «Истории России с древнейших времен». По отцовской линии предками Соловьева были священники, а по материнской линии его далеким родственником был знаменитый Григорий Сковорода.

Будущий философ родился в семье с твердыми патриархальными устоями, но уже в юности пережил кризис нигилизма и атеизма, который привел его на естественнонаучный факультет Московского университета. Там Соловьев окончательно понял, что его призванием являются не физика с математикой, а философия. Его влекла к себе идея служения безусловной истине, и только общий дух того времени повлек Соловьева искать эту истину в материализме. Разочарование в естественных науках, которые не способны дать человечеству Абсолютную Правду, стало для философа и разочарованием в материализме. Соловьев переводится на историко-филологическое отделение и погружается в чтение Спинозы, Гегеля, Шеллинга: идеалистические философские системы завораживают его сознание. Но если немецкие философы шли от идеализма к религии, то путь русского мыслителя был изначально религиозным. Для него величайший и единственный вопрос жизни и знания – вопрос о религии. Только христианскую истину необходимо было оправдать с точки зрения философии – ввести в разумную форму. Об этом мировоззренческом повороте, о возрождении религиозного искания, стремления, о возврате к религиозной вере свидетельствует и то, что после окончания университета Соловьев продолжил свое обучение в качестве вольнослушателя Московской духовной академии, что было для того времени, мягко сказать… необычным. Да что там необычным – на него глядели как на «белую ворону». Такова была пропасть между светской интеллигенцией и духовным сословием!

Целый год он посещал лекции в Московской духовной академии и даже думал написать диссертацию на степень магистра богословия. Однако в конце концов он решился защищаться по философии. Магистерская диссертация «Кризис западной философии (против позитивистов)» носила черты оригинальности мышления молодого философа. Несмотря на широту своей философской эрудиции, он никогда рабски не следовал за каким-либо философским направлением. Напротив, он широко пользовался всем, что проходило через призму его кругозора, но одновременно пропускал это через глубины своего умозрения. Поэтому, когда в 1874 году в Петербурге состоялось защита магистерской диссертации Соловьева, она поразила своей оригинальностью и вызвала широкий интерес среди образованных кругов русского общества.

Суть философской позиции Соловьева была в том, что позитивизм, утилитаризм и социализм – главные итоги духовного развития западной цивилизации – это «отвлеченные начала», односторонние моменты распада человеческого духа. Сколь ни продолжай, ни расширяй плоскость – она не станет объемной фигурой; так и эти отвлеченные начала: сколько их ни распространяй вширь, они не заполнят глубин человеческого духа. Только в синтезе религии, науки и философии возможно преодоление указанного философом кризиса западной мысли. Как видим, если петровские реформы, да и весь исторический путь России XVIII–XIX веков, углубляли пропасть между людьми церковными и интеллектуальной элитой, и эта пропасть осознавалась как пропасть между разумом и верой, между наукой и религией, то «блудный сын» русской философии всю свою сознательную жизнь эту пропасть закапывал, всей своей деятельностью говорил: «Да, мы умны, но Бог умнее нас всех. Вернемся к Богу, потому что история – это не просто человеческий процесс, в истории живет богочеловечество».

В 1878 году Соловьев приступил к чтению в Петербурге публичных лекций «Чтения о богочеловечестве», которые стали событием в философской и культурной жизни того времени. Их посещали представители знати, чиновники, общественные деятели, писатели, студенческая молодежь. С большим интересом их слушал Ф.М. Достоевский, однажды их посетил и Л.Н. Толстой. 26 января состоялась первая лекция, затем они проходили регулярно до 1880 года. Уже в первом чтении философ утверждает свою главную линию: для того, чтобы сформировалось целостное всеединое мировоззрение, необходимо основать его на безусловном начале религии.

«Религия, говоря вообще и отвлеченно, есть связь человека и мира с безусловным началом и средоточием всего существующего. Очевидно, что если признавать действительность такого безусловного начала, то им должны определяться все интересы, все содержание человеческой жизни и сознания, от него должно зависеть и к нему относиться все существенное в том, что человек делает, познает и производит. Если допускать безусловное средоточие, то все точки жизненного круга должны соединяться с ним равными лучами. Только тогда является единство, цельность и согласие в жизни и сознании человека, только тогда все его дела и страдания в большой и малой жизни превращаются из бесцельных и бессмысленных явлений в разумные, внутренно необходимые события. Совершенно несомненно, что такое всеобъемлющее, центральное значение должно принадлежать религиозному началу, если вообще признавать его, и столь же несомненно, что в действительности для современного цивилизованного человечества, даже для тех в среде его, кто признает религиозное начало, религия не имеет этого всеобъемлющего и центрального значения. Вместо того чтобы быть всем во всем, она прячется в очень маленький и очень далекий уголок нашего внутреннего мира, является одним из множества различных интересов, разделяющих наше внимание» (Соловьев В. Чтения о богочеловечестве. Чтение первое).

Для слушателей чтений Соловьев разворачивает картину развития религиозного сознания человечества вплоть до христианства. На этом пути философ отметил четыре главных фазиса: аскетизм буддизма, идеализм Платона, монотеизм иудейства и александрийское учение о триединстве Бога. Христианская религия одухотворяет, примиряет в себе, включает в себя все предшествующие ступени. Так, аскетизм как мироотречение находит выражение в словах апостола Иоанна Богослова: «Весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5: 19). Платоновский идеализм, как считает философ, проявляется в признании Царства Небесного за пределами мира земного. Учение о едином Боге изначально было в проповеди апостолов. А вера в триединого Бога становится в христианстве открытым религиозным догматом. Несмотря на это, христианское учение не является простым смешением предыдущих учений, оно обладает своим собственным содержанием, в центре которого – Христос.

Для светских слушателей конца XIX века, которые под влиянием Э. Ренана, немецких теологов мифологической школы привыкли считать христианство простым, хотя и возвышенным моральным учением, было удивительным слышать о том, что вера христианская не есть теория, не просто моральная система, а откровение живой Личности, Слова, ставшего плотью. Соловьев последовательно показывает, что Христос стоит в центре мирового процесса и исторического развития. Так Божественный Логос становится смыслом мира и истории: Бог Слово воплощается, входит в поток времени, в историю людей. Именно воплощение, говорил Соловьев, оправдывает мировой исторический процесс во всей его противоречивости и трагичности: история разворачивается тогда как единый богочеловеческий процесс, как путь воссоединения Бога с человеком.

«Постойте! – скажет сейчас придирчивый читатель. – Да разве не блуждал Соловьев по кривым путям? Разве не был он замечен в симпатиях к католичеству?» Блуждал! И еще как! С 1881 года начинается десятилетний период, отданный утопическим проектам построения «всемирной теократии» и поискам путей соединения Православия и Римо-католичества. Истинная теократия возможна, если русский царь соединит свою власть с авторитетом римского первосвященника, с этого должно, по Соловьеву, начаться претворение христианских идеалов в земной действительности. Первым шагом к этому должно было стать соединение Восточной и Западной Церквей. Эти идеи привели В. Соловьева в Европу, где он активно встречается с католическим духовенством. Эти встречи сильно охладили его пыл: Соловьев отчетливо понял, что внешне-механическое единение (уния) между православными и католиками ничего не принесет по существу. Перешел ли сам философ в католичество? Сейчас можно определенно сказать, что нет. Сама мысль о «переходе» была ему чужда: он ощущал разделение Запада и Востока как временное недоразумение. Скорее, он хотел актом личной «унии» как-то ускорить осуществление своей мечты. И когда закончился период утопических увлечений, Соловьев вновь обратился за духовным окормлением к православному духовенству.

Веру в национальное мессианство России автор «Теократии» получил в наследство от славянофилов; он только видоизменил ее, поставив на место Православия самодержавие и на место Церкви – империю. Много лет он беспощадно обличал славянофильский национализм и нанес ему последний удар, а между тем в его теократической системе – полное торжество национализма. Из всех стран одна Россия призвана строить земное Царство. А это значит, что русской империи суждено все мирное владычество, могущество, богатство и слава. «Начав призывом России к смирению и самоотречению, он кончает обещанием ей диктатуры над всем миром. Такова ирония судьбы Соловьева: ни один эпигон славянофильства в самых дерзких своих мечтах не доходил до такой национальной гордыни» (Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение).

Но этот период блужданий закончился, и свою творческую деятельность Соловьев завершил ярким аккордом – произведением «Три разговора» (1900), в котором тема спасительного значения Воскресения Христова является центральной для понимания всего диалога.

«Зло действительно существует, и оно выражается не в одном отсутствии добра, а в положительном сопротивлении и перевесе низших качеств над высшими во всех областях бытия. Есть зло индивидуальное – оно выражается в том, что низшая сторона человека, скотские и зверские страсти противятся лучшим стремлениям души и осиливают их в огромном большинстве людей. Есть зло общественное – оно в том, что людская толпа, индивидуально порабощенная злу, противится спасительным усилиям немногих лучших людей и одолевает их. Есть, наконец, зло физическое в человеке – в том, что низшие материальные элементы его тела сопротивляются живой и светлой силе, связывающей их в прекрасную форму организма, сопротивляются и расторгают эту форму, уничтожая реальную подкладку всего высшего. Это есть крайнее зло, называемое смертью. И если бы победу этого крайнего физического зла нужно было признать как окончательную и безусловную, то никакие мнимые победы добра в области лично нравственной и общественной нельзя было бы считать серьезными успехами. Наша опора одна: действительное воскресение. Мы знаем, что борьба добра со злом ведется не в душе только и в обществе, а глубже, в мире физическом. И здесь мы уже знаем в прошедшем одну победу доброго начала жизни – в личном воскресении Одного – и ждем будущих побед в собирательном воскресении всех. Тут и зло получает свой смысл или окончательное объяснение своего бытия в том, что оно служит все к большему и большему торжеству, реализации и усилению добра: если смерть сильнее смертной жизни, то воскресение в жизнь вечную сильнее и того и другого, Царство Божие есть царство торжествующей чрез воскресение жизни – в ней же действительное, осуществляемое, окончательное добро. В этом вся сила и все дело Христа, в этом Его действительная любовь к нам и наша к Нему. чтобы завершиться живым единством воскрешаемого былого с осуществляемым будущим в том вечном настоящем Царства Божия, которое хотя будет и на земле, но лишь на новой земле, любовно обрученной с новым небом» (Соловьев В. Три разговора).

Летом 1900 года Соловьев уже предчувствует скорую смерть. Свое последнее стихотворение он посвящает белым цветам – колокольчикам, которые становятся для него вестниками перехода в вечность, где сияют любовь, истина, добро и красота:

Зло пережитое
Тонет в крови, —
Всходит омытое
Солнце любви.

Замыслы смелые
В сердце больном, —
Ангелы белые
Встали кругом.

Стройно-воздушные
Те же они —
В тяжкие, душные,
Грозные дни.

4 июля в Москве философ заболевает и принимает внезапное решение ехать в имение князя П.Н. Трубецкого «Узкое». Там он окончательно слег и, призвав священника С.А. Беляева, исповедался и причастился. 31 июля он тихо скончался. «Трудна работа Господня», – произнес Соловьев на смертном одре.

Влияние В.С. Соловьева на общественную и интеллектуальную жизнь России трудно переоценить. Как пишет К.В. Мочульский, в нем «было загадочное обаяние, его окружала романтическая легенда; люди влюблялись в него с первого взгляда и покорялись ему на всю жизнь. Соловьев стал знаменем, за которым шли, образом, который на пороге символизма сиял «золотом в лазури». Он был не философом определенной школы, а Философом с большой буквы – и таким он останется для России навсегда».

Последние дни владимира соловьева. Выдающийся русский философ соловьев владимир сергеевич

Владимир Соловьёв – последний русский пророк

Не веруя обманчивому миру,
Под грубою корою вещества
Я осязал нетленную порфиру
И узнавал сиянье Божества…

Очередное заседание философского теософического альманаха «Орион» при Центральной городской библиотеке было посвящено жизни и творчеству русского религиозного мыслителя, мистика, поэта, литературного критика, публициста, почётного академика Императорской Академии наук по разряду изящной словесности – Владимиру Сергеевичу Соловьёву.

В.С.Соловьев стоял у истоков русского «духовного возрождения», оказал влияние на религиозную философию Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С.Л.Франка, С.Н. и Е. Трубецких, П. А. Флоренского, а также на творчество поэтов- символистов – А. Белого, А. Блока и других.

Ведущая альманаха Людмила Ручко отметила, что 2015 год – год памяти Владимира Соловьёва (август), коснулась интересных фактов его биографии и творчества, познакомила слушателей с некоторыми учениями философа.

Владимир Соловьев – сын Сергея Михайловича Соловьёва (1820-1879), знаменитого русского историка, который оставил потомкам плод всей жизни, – «Историю России с древнейших времен» в 29-ти томах. Отец происходил из старозаветного рода священников (старообрядцев). Человек он был волевой, целеустремленный и глубоко, искренне верующий. Дед был священником московского коммерческого училища. Жена его, Поликсена Владимировна Романова, принадлежала к древнему украинско-польскому роду, среди предков которой был известный философ-странник Г.С.Сковорода. Поликсена Владимировна была поэтической натурой, склонной к видениям и таинственным, фантастическим предчувствиям. В такой неординарной семье росли талантливые мальчики: Всеволод и Владимир.

Всеволод Сергеевич Соловьёв, старший сын, стал замечательным писателем. Его перу принадлежат исторические романы: «Княжна Острожская», «Юный император», «Царь Девица», «Касимовская невеста», «Вольтерьянец», «Волхвы», «Великий розенкрейцер» и многие другие. Младший сын -Владимир стал знаменитым философом.

По словам родных и современников, Владимир походил характером и общим духовным складом на Григория Савича Сковороду, приходившимся ему двоюродным прадедом. От матери же унаследовал поэтические черты, склонность к мистике и предчувствиям.

С раннего возраста в нем было стремление к подвижничеству. Он поражался подвигам святых и с восьми лет подвергал себя испытаниям и лишениям. Да и на протяжении всей жизни жил, не имея собственного дома, ночевал, где придется. Всегда строго постился.

В 16 лет он поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, но потом его бросил и перешел на историко-филологическое отделение. За один год прошел программу четырех курсов и сдал все экзамены, был оставлен при кафедре философии для подготовки к профессорскому званию, после чего решил заняться изучением религии.

Когда в 1973 году он поселился в Сергиевом посаде и слушал лекции в Духовной Академии, многие сочли его религиозным фанатиком и даже сумасшедшим. С обычным юмором Владимир Соловьев описал свое появление в богословской среде: «Приезд мой произвел в Духовной Академии почти такое же впечатление, как прибытие ревизора в тот знаменитый город, откуда «три года скачи – ни до какого государства не доскачешь».

Плодом всех этих занятий стала работа «Кризис западной философии», после чего получил звание штатного доцента философии Московского университета. В 1875 году, его отправили в командировку в Лондон для работы в Британском Музее, с целью изучения индийской, гностической и средневековой философии. Попутно философ еще изучал оккультизм и Каббалу.

Основной идеей его религиозной философии была София – душа Мира. Речь идет о мистическом космическом существе, объединяющем Бога с земным миром; София представляет собой вечную женственность в Боге и, одновременно, замысел Бога о мире.

И, если очень коротко – эта мистическая история происходила так: с детства обладая способностями сильного медиума, Владимир Соловьев впервые увидел эту Божественную Сущность – олицетворение одного из космических Начал, за воскресной обедней на Пасху в мае 1862 года, когда он в девятилетнем возрасте влюбился в девочку девяти лет по имени Юлинька.

Вторая встреча произошла во время одного из занятий в читальном зале Британского Музея, когда ему часто попадались восточные материалы о Божественной Софии. Это была действительная причина, по которой, к удивлению окружающих, Владимир Сергеевич неожиданно бросил все дела в Лондоне и срочно отправился в Египет, где образ её Соловьёву был открыт в мистическом видении, о котором повествуют поэма «Три свидания», неоконченное сочинение «София», «Чтения о богочеловечестве», а также в знаменитых лекциях, которые посещал весь Петербург.

Интересно отметить, что само имя «София» имело большое значение в жизни философа. После возвращения из командировки в Лондон, в жизни Владимира Соловьева случилась любовь всей его жизни к Софье Петровне Хитрово, племяннице уже умершего поэта Алексея Константиновича Толстого, которая, расставшись с мужем, жила с детьми в Санкт-Петербурге у его вдовы Софьи Андреевны. Это была также и жизненная его трагедия, поскольку Софья Петровна не могла получить развод, и их брак был невозможен, но они встречались и переписывались до самого конца его жизни.

В учении о праве Владимир Соловьёв определял, что Право – носит условный характер и предполагает ограничение, потому что в юридической области важны поступок и его результат. А задача права – не сделать Царство Божие на земле, а чтобы не превратить жизнь людей в Ад. Цель же права – уравновешивать два нравственных интереса: личную свободу и общее благо.

Идеи Владимира Соловьёва имели влияние на русское искусство и культуру. Он критиковал позицию, что художник должен творить одну видимость и миражи. В искусстве он различал эпос, трагедию и комедию. Основное влияние его творчества заметно в Русском символизме и модернизме начала ХХ века.

Во многом на него ориентировались Александр Блок и Вячеслав Иванов, Андрей Белый. Интересно, что когда Валерий Брюсов выступил со сборниками «Русские символисты», Соловьёв обрушил злые и меткие пародии на их стиль.

В молодости Соловьев был близок Достоевскому, ездил с ним в Оптину пустынь к старцу Амвросию. Парадоксальная личность Соловьева с ее противоречиями веры и неверия, аскетизма и жизнелюбия, отразились в героях романа “Братья Карамазовы”. Подобно Достоевскому, Соловьев верил в спасительную миссию Красоты. Она вместе с Истиной и Добром – залог грядущего.

Влияние философа можно проследить в повести Льва Толстого «Крейцерова соната».

Оно также заметно в творчестве символистов поздней советской эпохи.

По воспоминаниям современников, после сорока лет Владимир Сергеевич стал стремительно стареть. Исследователи глубоко убеждены в том, что он подкосил свой организм, с одной стороны, неимоверным трудом и значительными периодами поста, а кроме того, постепенно отравлялся скипидаром, разрушительно действующим на почки. Он говорил, что скипидар предохраняет от всех болезней, обрызгивал им постель, одежду, бороду, волосы, пол и стены комнаты, а когда собирался в гости, то смачивал руки скипидаром пополам с одеколоном и, называл это шутя, спасением от нечистой силы.

Летом 1900 года Соловьёв приехал в Москву, чтобы сдать в печать свой перевод Платона. Но уже 15 июля, в день своих именин, почувствовал себя очень плохо. В тот же день он попросил своего друга Давыдова отвезти его в подмосковное имение Узкое, в котором тогда жил со своей семьей друг и ученик Владимира Соловьёва, известный профессор Московского университета Сергей Трубецкой. В имение Соловьёв приехал уже тяжело больным. Врачи определили у него полное истощение организма, но помочь уже ничем не смогли. 31 июля 1900 года его не стало.

Незадолго до своей кончины 13 мая 1900 года он был в гостях, за столом сидело 13 человек. Жемчужников (один из авторов «Козьмы Пруткова»), которому было уже 80 лет, сказал: «Я, пожалуй, уйду, здесь собралось нехорошее число». Владимир Сергеевич ему возразил: «Вы имеете в виду, что кто-то должен умереть? Не волнуйтесь, в таком случае умереть должен самый молодой, а так как я здесь моложе всех, то я и умру». Через два с половиной месяца Соловьев действительно умер.

Мнения его почитателей и противников расходились, одни восхищались, другие осуждали. Например, Николай Фёдоров приводит такую характерную черту Владимира Соловьёва: «Соловьёв во всю жизнь хотел быть сверхчеловеком: то – медиумом, то – каббалистом, то, наконец – пророком…».

Дмитрий Мережковский о нем писал: «Я отнюдь не сомневаюсь в подлинной христианской «святости» Владимира Соловьева. Недаром в лице этого русского современного интеллигента мелькают черты Франциска Ассизского или Сергия Радонежского. Владимир Соловьев – гностик, может быть, последний великий гностик всего христианства…».

Ещё хотелось бы привести анализ миссии Владимира Соловьева в «Розе Мира» Даниила Андреева: «Какая странная фигура – Владимир Соловьев на горизонте русской культуры! Не гений – но и не просто талант. Великим духовидцем – вот кем был Владимир Соловьев. У него был некий духовный опыт, . по высоте открывшихся ему слоев, превосходящий опыт Экхарта, Бёмэ, Сведенборга, Рамакришны, Рамануджи, Патанджали, а для России – прямо-таки беспримерный. . ».

«… Глухая вода безмолвия сомкнулась и над именем Владимира Соловьева. . Дошло до того, что целые интеллигентные поколения не слыхали даже имени Владимира Соловьева, покоящегося на Новодевичьем кладбище под обескрещенной плитой. Что в соборе выдающихся личностей России могуч Пушкин, велик Достоевский, славен Лермонтов, подобен солнцу Толстой – это кажется естественным и закономерным. Как изумились бы миллионы и миллионы, если бы им было показано, что тот, кто был позабытым философом-идеалистом в России, теперь творит в таких мирах, куда еще не поднялись даже многие из светил выдающихся личностей». (Андреев Д. Роза мира.).

В советское время имя религиозного философа Владимира Соловьева замалчивалось на волне борьбы с религиозными суевериями, но несколько лет назад (2007) на канале «Культура», наконец-то, прошла передача «Мистика судьбы», в которой приводились любопытные сведения о мыслителе.

Лекция Людмилы Дмитриевна вызвала неподдельный интерес у слушателей. Читатели задавали много вопросов, знакомились с материалами книжной выставки, где были представлены труды В.Соловьева, а также с материалы о его жизни и деятельности.

Источники:

http://eksmo.ru/interview/sovremenniki-o-vladimire-soloveve-ID4417510/
http://pravoslavie.ru/48086.html
http://www.mibs-vlz.ru/tsentralnaya-gorodskaya-biblioteka/vladimir-solov-v-posledniy-russkiy-prorok