Истинно истинно говорю вам если пшеничное зерно. Братья карамазовы

Братья Карамазовы. Ф. М. Достоевский

Роман в четырех частях с эпилогом

Иллюстрация Н. Каразина к роману Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»

Посвящается Анне Григорьевне Достоевской

Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.
(Евангелие от Иоанна, гл. XII, ст. 24)

Содержание


Содержание


От автора

Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?

Иллюстрация Каразина к роману Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»

Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: «Может быть, увидите сами из романа». Ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего Алексея Федоровича? Говорю так, потому что с прискорбием это предвижу. Для меня он примечателен, но решительно сомневаюсь, успею ли это доказать читателю. Дело в том, что это, пожалуй, и деятель, но деятель неопределенный, невыяснившийся. Впрочем, странно бы требовать в такое время, как наше, от людей ясности. Одно, пожалуй, довольно несомненно: это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли?

Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались.

Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные и смутные объяснения и начал бы просто-запросто без предисловия: понравится — так и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два. Главный роман второй — это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад, и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя. Обойтись мне без этого первого романа невозможно, потому что многое во втором романе стало бы непонятным. Но таким образом еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу, что и одного-то романа, может быть, было бы для такого скромного и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя и чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?

Теряясь в разрешении сих вопросов, решаюсь их обойти безо всякого разрешения. Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал, что я с самого начала к тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное время. На это отвечу уже в точности: тратил я бесплодные слова и драгоценное время, во-первых, из вежливости, а во-вторых, из хитрости: все-таки, дескать, заране в чем-то предупредил. Впрочем, я даже рад тому, что роман мой разбился сам собою на два рассказа «при существенном единстве целого»: познакомившись с первым рассказом, читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за второй? Конечно, никто ничем не связан; можно бросить книгу и с двух страниц первого рассказа, с тем чтоб и не раскрывать более. Но ведь есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать до конца, чтобы не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все русские критики. Так вот перед такими-то все-таки сердцу легче: несмотря на всю их аккуратность и добросовестность, все-таки даю им самый законный предлог бросить рассказ на первом эпизоде романа. Ну вот и всё предисловие. Я совершенно согласен, что оно лишнее, но так как оно уже написано, то пусть и останется.

Как эпиграф к роману Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» раскрывает идейный смысл романа?

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Эта слова из Евангелия от Иоанна (глава XII, 24) Ф. М. Достоевский выбирает в качестве эпиграфа к своему роману «Братья Карамазовы». Увидевший свет в 1879 – 1880 гг., этот роман стал последним крупным произведением писателя и сосредоточил в себе все итоговые размышления Достоевского о человеке и о мире.
Понять концепцию, раскрыть «посыл» автора нам помогает эпиграф к произведению. Что значат слова Иоанна Богослова? На первый взгляд, они парадоксальны – для того чтобы полноценно жить, нужно умереть?
Однако это послание апостола, конечно же, метафорично. Думаю, святой под смертью подразумевал не физическое, а духовное умерщвление, ту смерть, которая ведет к возрождению и обновлению.
Как эта мысль проявляется в «Братьях Карамазовых»? Тема смерти здесь ведущая – сюжет строится на отцеубийстве: один из четырех сыновей убивает своего отца Федора Павловича Карамазова. Однако в его смерти оказываются замешаны все четыре брата – Иван Карамазов подал идею убийства, реализовал ее внебрачный сын Федора Павловича Смердяков, а наказание принял на себя брат Митя. Алеша же Карамазов, ближе всего стоящий к самому писателю, духовно страдает за каждого из своих близких, пытается облегчить им участь, направить их на истинный путь – путь Бога.
Каждый из братьев переживает в романе свою духовную смерть, но не у всех она заканчивается возрождением. Очень сложен и крайне противоречив образ Ивана Карамазова. Этот герой – атеист, материалист. Он не может принять мир таким, каков он есть, с безвинными страданиями миллионов людей. Именно поэтому Иван ненавидит все человечество, считая людей жалкими низменными существами, достойными лишь призрения: «Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое – пропала любовь».
Беда Ивана в том, что он требует от людей абсолютной безгрешности, и поэтому не может принять и полюбить «ближних своих», таких несовершенных. Он убежден, что помогать им можно только «с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя епитимии». «Легенда о Великом Инквизиторе» полностью раскрывает рациональные убеждения героя.
Трагедия Ивана Карамазова заключается в том, что он чувствует насущную потребность близости с людьми, огромную потребность любить, однако его разум не позволяет ему сделать это. Убеждения героя, основанные, по мнению Достоевского, на гордыне (Иван отвергает Бога и приходит к выводу, что «все дозволено»), приводят его к душевной болезни и «встречи» с чертом.
Погибает, духовно и физически, и Смердяков, с самого детства носящий в своей душе ненависть и разрушение. Не признанный отцом, никогда не знавший любви, этот несчастный, по сути, человек, живет одним – попыткой восстановить свое человеческое достоинство, самоутвердиться. Однако для этого он выбирает «дьявольские» способы – насилие, издевательство, наконец, убийство собственного отца.
Важно, что когда Смердяков совершает убийство, Иван Федорович Карамазов, по сути, оказывается соучастником этого преступления. Между этими братьями устанавливается связь, усиленная тем, что все связи с другими людьми у них прерываются. Достоевский снова утверждает мысль, прозвучавшую у него еще в «Преступлении и наказании», – когда человек переступает через жизнь другого человека и уничтожает божественное в нем, в то же миг он убивает и свою душу, обрекает себя на смерть.
Таким образом, к Ивану и Смердякову применима первая часть эпиграфа – отринув Бога, эти герои оборвали все связи с людьми, остались одни. Это привело их к безумию или смерти (мы помним, что Смердяков повесился) и не дало шанса на перерождение.
Идея нравственного возрождения через «смерть» – духовные и физические страдания – связана в романе с образом Мити Карамазова. Он решает принять вину за убийство отца на себя, пойти на каторгу, чтобы душевно очиститься, искупить свои грехи, начать новую жизнь.
Можно сказать, что до убийства отца Митя стоял на нравственном распутье – он был способен и на добро и на зло. Глубокие чувства и сильные страсти, кипевшие в этом человеке, не были подчинены какому-то духовному постулату, высшему ориентиру. Однако смерть отца и развернувшиеся после этого события утвердили героя в том, что нужно выбрать добро, идти по пути Бога, а не Дьявола.
Вера Мити, утверждает Достоевский, – это истинная вера, потому что герой пришел к ней осознанно и свободно. Эта вера основана на любви, и поэтому несет в себе спасение.
Важно, что идея перерождения самым непосредственным образом связана у Достоевского с религией, с верой в Бога. Только истинно уверующие достигнут спасения, говорит писатель. В его романе такими людьми стали Алеша и Митя Карамазовы. К ним относится вторая часть эпиграфа – «а если умрет, то принесет много плода».
Таким образом, эпиграф к роману Достоевского «Братья Карамазовы» является концентрацией идейного смысла романа, повествующего о возможности нравственного возрождения и спасения человека путем внутреннего воссоединения его с человечеством, принятия и следования божественным истинам.

Читать еще:  Есть чернослив во сне к чему. Чернослив толкование сонника

0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

Истинно истинно говорю вам если пшеничное зерно. Братья карамазовы

  • ЖАНРЫ
  • АВТОРЫ
  • КНИГИ 587 783
  • СЕРИИ
  • ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 545 090

Посвящается Анне Григорьевне Достоевской

Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.

Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?

Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: «Может быть, увидите сами из романа». Ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего Алексея Федоровича? Говорю так, потому что с прискорбием это предвижу. Для меня он примечателен, но решительно сомневаюсь, успею ли это доказать читателю. Дело в том, что это, пожалуй, и деятель, но деятель неопределенный, невыяснившийся. Впрочем, странно бы требовать в такое время, как наше, от людей ясности. Одно, пожалуй, довольно несомненно: это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли?

Читать еще:  Чему снится парень пн. Парень который нравится по дням недели

Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи – все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…

Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные и смутные объяснения и начал бы просто-запросто без предисловия: понравится – так и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два. Главный роман второй – это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад, и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя. Обойтись мне без этого первого романа невозможно, потому что многое во втором романе стало бы непонятным. Но таким образом еще усложняется первоначальное мое затруднение: если уж я, то есть сам биограф, нахожу, что и одного-то романа, может быть, было бы для такого скромного и неопределенного героя излишне, то каково же являться с двумя и чем объяснить такую с моей стороны заносчивость?

Теряясь в разрешении сих вопросов, решаюсь их обойти безо всякого разрешения. Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал, что я с самого начала к тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное время. На это отвечу уже в точности: тратил я бесплодные слова и драгоценное время, во-первых, из вежливости, а во-вторых, из хитрости: все-таки, дескать, заране в чем-то предупредил. Впрочем, я даже рад тому, что роман мой разбился сам собою на два рассказа «при существенном единстве целого»: познакомившись с первым рассказом, читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за второй? Конечно, никто ничем не связан; можно бросить книгу и с двух страниц первого рассказа, с тем чтоб и не раскрывать более. Но ведь есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать до конца, чтобы не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все русские критики. Так вот перед такими-то все-таки сердцу легче: несмотря на всю их аккуратность и добросовестность, все-таки даю им самый законный предлог бросить рассказ на первом эпизоде романа. Ну вот и все предисловие. Я совершенно согласен, что оно лишнее, но так как оно уже написано, то пусть и останется.

Читать еще:  Матвей — значение имени, его судьба и характер. Что означает имя Матвей: характеристика, совместимость, характер и судьба

А теперь к делу.

История одной семейки

Федор Павлович Карамазов

Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Федора Павловича Карамазова, столь известного в свое время (да и теперь еще у нас припоминаемого) по трагической и темной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своем месте. Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, – но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти. Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами. И в то же время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду. Повторю еще: тут не глупость; большинство этих сумасбродов довольно умно и хитро, – а именно бестолковость, да еще какая-то особенная, национальная.

Он был женат два раза, и у него было три сына: старший, Дмитрий Федорович, от первой супруги, а остальные два, Иван и Алексей, от второй. Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда. Как именно случилось, что девушка с приданым, да еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного «мозгляка», как все его тогда называли, объяснять слишком не стану. Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе. Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило немало. Подобно тому и поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением. Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего. Пикантное состояло еще и в том, что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну. Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы то ни было; примазаться же к хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво. Что же до обоюдной любви, то ее вовсе, кажется, не было – ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны. Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке, только бы та его поманила. А между тем одна только эта женщина не произвела в нем со страстной стороны никакого особенного впечатления.

Источники:

http://xn—-7sbb5adknde1cb0dyd.xn--p1ai/%D0%B4%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%B1%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F-%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%BC%D0%B0%D0%B7%D0%BE%D0%B2%D1%8B/
http://www.litra.ru/composition/get/coid/00437841283534873489/
http://www.litmir.me/br/?b=7363&p=1

Ссылка на основную публикацию
Статьи на тему: